Тяжелые испытания выпали на долю нашего народа в годы Великой Отечественной войны. Не всем довелось дожить до Победы, но у тех, кто остался жив, навсегда сохранились в памяти воспоминания о том трагическом времени.
Л.Ф. Бутова родилась в 1926 году в деревне Заручье. Со слезами на глазах вспоминала Лидия Федоровна свои детство и молодость:
«В августе 1941 года война докатилась до наших мест, деревню заняли немцы. Настали тревожные дни оккупации. В январе 1942 года через Огорелье от Любани пришли войска 2 Ударной армии, они дошли до деревень Волкино и Паншино. Многие в деревне уже думали, что война для нас закончилась. Бойцы поселились в каждом доме. Мне запомнились два солдата, их звали Гринька и Коваль. Это были совсем молоденькие ребята, помню, что они часто говорили, что ни за что не сдадутся немцам в плен, лучше пулю в лоб. Позднее мы узнали, что Гринька все же попал в плен, но бежал и воевал в партизанском отряде.
1 мая 1942 года немцы стали бомбить нашу деревню. В те дни у нас жили беженцы из Ленинграда, мать и четверо детей. Мы все спали на полу, когда задымило. Брат Николай разбудил нас, едва успели выскочить на улицу. Так сгорел наш дом, мы потом ютились в бане.
20 мая наша армия стала отступать. Вместе с солдатами 2 Ударной армии уходили и жители деревень. Добрались мы до Огорелья, там в лесу жили неделю, затем погрузили вещи на платформу и по узкоколейке, толкая платформу, пошли в сторону Мясного Бора, где находились наши солдаты. Так мы очутились в лесу за речкой Керестью.
Кругом болота. У солдат уже были сооружены шалаши, в них мы жили больше месяца. Очень голодали! Ели в основном липовый лист, кору осиновую да похлебку: пясточка муки и вода, в лесу собирали заячью кислицу. Дети под Мясным Бором были похожи на старичков: сморщенные, сгорбленные, в лохмотьях. Помню, снарядом убило коней, так их в считаные минуты разобрали. С водой тоже была проблема, вокруг была только ржавая болотная вода. Солдаты нашли в лесу родничок, так к нему всегда была очередь. На узкоколейке стояли вагоны с ранеными солдатами, им особенно плохо было, ведь не было лекарств, даже чистой воды не было. Несешь воду мимо этих вагонов, а раненые просят: «Сестренка, дай водицы или хоть листик». Я часто приходила к своему шалашу без воды. Все они, несчастные, погибли в том лесу под Мясным Бором.
Каждый день были бомбежки. Сколько народу осталось в том болоте! Помню последнюю бомбежку, это был настоящий ад. А когда все утихло, мы увидели, как от реки идут немцы с засученными рукавами и стреляют из автоматов во всех, кто бежит. Наш крестный говорит: «Выходите скорей из шалаша и руки поднимайте!» И правда, немцы нас не тронули, только отогнали на берег реки и запретили разводить огонь. Всю ночь мы провели у реки под открытым небом. На другой день немцы обнесли нашу поляну колючей проволокой и поставили охрану.
Через несколько дней нас погнали в Рогавку, а над нами низко летел немецкий самолет, мы потом узнали, что с самолета фотографировали, как мы, изможденные, плетемся по дороге. В Рогавке немцы отобрали детей и увезли в Лугу в детский дом, в их числе был и мой брат Николай. Тех, кто остался, кормили баландой и давали один кусок хлеба в день.
Однажды всех выгнали на поляну, на которой были расставлены столы, за столами сидели немцы. Нас стали сортировать: кого на работу в Германию, кого в Прибалтику. Я попала в группу, которую отправили в Эстонию. Везли нас в скотных вагонах, из-за большой скученности было очень душно, кормили похлебкой из брюквы. Доехали до Нарвы, там некоторое время жили в лагере. Затем из Нарвы нас угнали в Кингисеппский район на станцию Тикопись, жили мы в бараках, обнесенных колючей проволокой, спали на нарах, было очень холодно.
Нас гоняли пилить лес на дрова. Приставлены были два охранника, которые менялись каждые три недели. Один из них был постарше, он нас не обижал. А другой, Ганс – даже запомнила его имя, был настоящий гад, он не давал нам отдохнуть или у костра погреться, ведь была зима, снегу много, одеты мы были в худенькие пальтишки, на ногах – деревянные колодки. Однажды мы хотели погреться у огня, а этот Ганс стал нас хлестать прутом и отгонять. Мы вернулись к дереву, стали его пилить, а немец, отвернувшись, стоял рядом. Береза стала падать, Ганс не успел отскочить, снег-то был глубокий, его и задавило деревом. Мы испугались, ведь за одного убитого немца могут десять человек расстрелять. Но нас спас комендант. Когда из Нарвы приехала комиссия, он встал на защиту, и нас оставили в живых.
Так мы работали до февраля 1944 года. Мы уже знали, что фронт приближается и наши войска наступают. Многие стали прятаться в бараках, в дровах: боялись, что немцы погонят нас дальше на Запад или расстреляют. Однажды комендант пришел в барак и сказал: «Не выходите на улицу, запритесь, не ходите в лес – там шастают власовцы и всех убивают». А я отчаянная была, через день выбежала на улицу и вижу, что со стороны станции военные идут, а на шапках у них звездочки. Я побежала в барак и давай кричать: «Наши! Наши!» Мы встречали наших бойцов со слезами на глазах.
Путь к родному дому был долгим. На чем только не довелось добираться: на машинах, на поезде, на телегах. А мы так истосковались, что рады были идти на родину хоть пешком…»
После войны Лидия Федоровна работала в родном колхозе им. Молотова, а затем в совхозе «Оредежский». Всю жизнь она трудилась в полеводстве. Никогда не унывала: в минуты отдыха, в праздничные дни могла и песню, и частушку спеть своим звонким голосом, была активным читателем библиотеки. А как интересно она рассказывала о прочитанном! Но часто в наших беседах Лидия Федоровна возвращалась к военной теме, она говорила: «Война не уходит из памяти, тяжело ее вспоминать, но забывать нельзя»
Публикацию подготовила
Е.С. Федорова
