В Оредежском сельском поселении сейчас проживают пять ветеранов-блокадников: Галина Евгеньевна Горбунцова, Бронислава Васильевна Хасино-Шамбурская, Людмила Борисовна Дытко, Галина Сергеевна Никифорова и Тамара Ивановна Савинская. В фондах Оредежского краеведческого музея сохранились воспоминания жителей блокадного Ленинграда.
Воспоминания Людмилы Борисовны Дытко
Весна 1941 г. Я с родителями живу в пригороде Ленинграда, в Колпине, где с дореволюционных лет работает Ижорский завод всесоюзного значения. На заводе трудится большинство жителей Колпина. Мы живем всей семьей в большом доме, построенном дедушка. У дедушки с бабушкой четверо взрослых детей. Дочери вышли замуж, сыновья женились, у всех дети. Живем очень дружно. Вечером и в праздники собираемся все пить чай с пирогами, которые напекла бабушка. Мне 9 лет, братику годик, отец в июне 1941 года оканчивает Военно-медицинскую академию. Он уже получил назначение на работу. Все складывается очень хорошо. Счастье в семье, спокойно в стране.
22 июня 1941 г. Началась страшная война. Наши мужчины сразу уходят на фронт. Дядя мой стал формировать народные ополчения в Колпине. Немецкие захватчики приближаются к Ленинграду. Они недалеко от Колпина. Администрация завода решила женщин с детьми отправить в Ленинград. У мамы на руках маленький сын, я на костылях (за неделю до отъезда сломала ногу), бабушка с узелком самого необходимого. В Ленинграде нам дали комнату, владелец которой сбежал в тыл, захватив почти все вещи из комнаты. Вскоре к нам приехал дедушка – в наш дом в Колпине попал снаряд, дом был разрушен.
Немцы начали бомбить Ленинград и стрелять по городу артиллеристскими снарядами несколько раз в сутки. По сигналу радио «воздушная тревога» мы бежали в бомбоубежище, в подвал в соседнем доме, где были поставлены деревянные скамейки. Там собиралось очень много людей, особенно женщин с детьми. Плакали дети, был слышен грохот снарядов. Было страшно. После отбоя воздушной тревоги мы шли домой. Иногда несколько раз в день спускались в бомбоубежище. На улице валялись осколки артиллеристских снарядов. Мы, дети, их собирали и играли с ними. Вскоре мы перестали бегать в бомбоубежище, сидели дома, потому что бомбы и снаряды могли застать нас везде, да и сил стало мало.
Немцы окружили город в начале сентября 1941 года, и мы оказались в блокаде. В магазинах исчезают продукты. Помню, как на улице соседка что-то стала громко говорить, я прислушалась. Она говорила, что в Ленинграде горят склады с продовольствием – Бадаевские склады. Город остался без продовольствия. Приближалась зима, по карточкам мы получали все меньше. Лютая была зима, морозы более 30 градусов, город стоял без отопления, без света, без воды и продовольствия. Зимой 1941-1942 г. мы получали по 125 граммов хлеба. И больше ничего! Мама и тетя еще осенью несколько раз съездили в Колпино, где у нас около дома был маленький огородик. Они там копали картошку и собирали овощи. Но ехать туда было очень опасно, немцы бомбили и стреляли по поездам. Немного собранных овощей были нашим спасением в страшную зиму. Где-то мама купила железную печку, на ней мы кипятили воду и варили суп из картошки с очистками. Но вскоре все это закончилось, больше ничего у нас не было. Страшный холод, темнота, еды нет. Все лежат молча, только мой маленький братик плачет, просит кушать, а у мамы дать ему нечего.
Я сижу на кровати. На мне надето все, что было в доме. Я похожа на старушку. И вдруг открывается дверь и в комнату входят двое военных. Они молча смотрят на всех лежащих. Один военный из армейской сумки достает черный сухарь и дает мне. Он говорит, что это от Бориса Константиновича (Борис Константинович мой отец, он служил на Ленинградском фронте). Я помню, как взяла этот сухарь в замерзшие руки, есть сразу не могла, а только вдыхала запах хлеба. Не помню, как они дали сухарей всем, как уходили, что говорили. У меня в руках был черный сухарь, он был вкуснее шоколада и мармелада.
Зимой 1941-1942 г. мы жили в каком-то ином измерении. Я потом спрашивала маму, как она мыла маленького брата, как и чем стирала его одежду, ведь ему было всего 1,5 года. Она подумала и сказала: «Не помню».
Помню, как в начале 1942 года нам дали по карточкам яичный порошок. Мы съели его сухим, ведь готовить что-либо из него нам было не на чем. Все, что горело, мы уже сожгли.
Зимой 1942 года от голода умер дедушка. Мама и тетя куда-то его снесли, завернув в простыню. Дядя ушел за хлебом по карточке и не вернулся. Его искали, но не нашли, видимо, он упал и его занесло снегом. Затем умерли от голода бабушка и второй дедушка.
Весной 1942 г. матерей с детьми начали эвакуировать из Ленинграда. Нас только в августе довезли до Ладожского озера на поезде и на барже перевезли на Большую землю. К нашему счастью, в этот день немцы не бомбили. На другой стороне Ладожского озера нас ждал поезд, военные помогли нам сесть в грузовые вагоны, где были сделаны деревянные полки. Перед отъездом нам дали буханку белого хлеба, которого мы не видели больше года, банку сгущенного молока и кружок колбасы. Предупреждали, чтобы сразу все не ели, после страшного голода этого делать нельзя. Но некоторые люди не выдержали и погибли в дороге.
Нас довезли до Челябинска, там мы жили до конца войны.
После войны я окончила педагогический институт имени Герцена в Ленинграде. Меня отправили работать в Белоруссию, три года я преподавала историю в ПТУ.
Затем приехала в Оредеж, здесь 34 года работала учителем истории, а потом 6 лет в Доме пионеров методистом. Заслужила звание «Отличник народного образования» и «Старший учитель»
Рассказ Галины Сергеевны Никифоровой (по воспоминаниям ее матери)
Мои родители работали на заводе «Светлана»: отец мастером цеха, мама монтажницей. На фронт папу не взяли, так как он был участником гражданской войны и получил контузию. В тяжелое для Ленинграда время рабочие завода рыли противотанковые рвы. Отец вывел из окружения тысячу человек, за что был награжден.
Адский голод делал свое дело. Соседские дети умирали от голода, а мама, совсем еще молодая, не могла это пережить. Она отдала все продукты умирающим детям, ей раньше присылала из деревни ее мама. Остались в мешке ростки от картофеля. Пока не было отца, мама пустила пожить беженцев с детьми с окраины города, где уже сильно бомбили. Семья наша осталась совсем без продуктов. Мой папа был уже дистрофиком первой степени. Дальше оставаться в Ленинграде было невозможно – смерть смотрела в глаза. Умер мамин брат Иван, его мама разыскала, он был вместе с другими в штабеле.
Весной, когда на Ладоге была уже вода и трещал лед, нас эвакуировали по Дороге жизни. С нами еще была семья папиного брата, две девочки и их мама. Нас везли на машине-полуторке. Впереди идущая машина с людьми ушла под лед. Ужас и страх переполнял сердца. И вдруг наша машина попадает задним колесом в воронку после очередной бомбежки. Мама в отчаянии и оцепенении со мной на руках встала на подножку машины и хотела прыгать, но ангел-спаситель, а это был шофер, отдернул ее за руку и сказал: «Ты же сейчас сразу уйдешь под лед». На спасение нашей машины подоспели солдаты. Они подкладывали доски под колесо, и мольбами Богу мы не утонули, доехали до берега. Эти солдаты помогали всем на Дороге жизни. Слава этим героям!
Надежды, что я выживу, уже не было. Папа грел под мышкой бутылку с водой и поил меня. Началось воспаление кишечника, все горело, был кровавый понос. Предлагали оставить больного умирающего ребенка в больнице на какой-то станции, но одну, без мамы, и она не решилась, знала, что там я без нее умру. По дороге в поезде умер папин брат дядя Жорж, он что-то обменял на буханку хлеба, закрылся в туалете и всю ее съел. А ведь у него были в поезде две голодные умирающие дочки и жена, но он был уже не человек, а голодный безумец.
Приехали мы в Краснодарский край, оказались в станице Белок Мостовского района. Надежды на мою жизнь уже даже не теплилось. Врач сказал, что спасти меня невозможно, уже поздно. Непреодолимое горе, страшные страдания переносили родители. И тут соседи, жители станицы, стали меня лечить. Они приносили простоквашу трехдневной давности и еще что-то. Слезами и мольбами к Всевышнему я стала поправляться. Назло врагу я выжила! Умирающая девочка Галя из Ленинграда доказала фашизму, что она победила.
Я счастлива, что чудом, данным от Господа, я выжила. У меня трое детей: Сергей, Наташа и Алексей, восемь внуков, все они учились и до сих пор учатся в Оредежской школе. Дети – это мое счастье, радость и моя жизнь.
Спасибо Богу за жизнь. Вечная память погибшим в дни блокады!
Перед смертью мама просила меня: «Галка, накорми этих детей, мальчика, мальчика...» Это было в 2007 году, в марте. Я ей говорила: «Мамочка, не волнуйся, я уже всех накормила». Это у нее была агония. Вся блокада была в ее подсознании.
